Таксономические координаты антикоррупционной экспертизы

Введение

В соответствии с п. 2 ст. 6 Федерального закона от 25.12.2008 № 273-ФЗ «О противодействии коррупции»¹ (далее – Федеральный закон № 273-ФЗ) антикоррупционная экспертиза правовых актов и их проектов отнесена к числу основных мер по профилактике коррупции. Целевое предназначение данного антикоррупционного инструмента заключается в обнаружении и устранении (предотвращении появления) линий детерминации коррупционного поведения, потенциально возникающего в результате применения действующих или проек­тируемых правовых норм (Астанин, 2009. С. 223). В специальной литературе подчеркивается, что антикоррупционная экспертиза доказала свою результативность в процессе апробации и теперь вполне заслуженно занимает особое место среди механизмов сдерживания коррупции на социально терпимом уровне (Кабанов, 2010. С. 53). При этом отличительной чертой антикоррупционной экспертизы выступает направленность не только на выявление коррупциогенных факторов для непосредственного предупреждения коррупционных правонарушений, но и на обеспечение качества нормативных правовых актов в целом (Хабриева, 2009. С. 8).

Антикоррупционная экспертиза является относительно новым институтом для российской правовой системы, аналоги которого практически не встречаются в зарубежных юрисдикциях (Цирин, 2018. С. 139). Инновационный характер данного вида антикоррупционной деятельности предопределяет появление теоретико-прикладных проблем, связанных с его развитием по методу проб и ошибок. Учитывая предупредительный потенциал, которым обладает антикоррупционная экспертиза, формирование ее целостной научно обоснованной концепции представляется значимой исследовательской задачей.

Результаты исследования

Концептологические основания исследования. Научные труды, посвященные проблемам снижения коррупциогенности законодательства (Головщинский, 2004; Тихомиров, 2004; Краснов и др., 2005), начали появляться задолго до разработки Федерального закона № 273-ФЗ в связи с принятием Конвенции ООН против коррупции, а также ряда субрегиональных и национальных правовых актов в области организации антикоррупционной деятельности. За почти два десятка лет, прошедших с момента активизации исследований антикоррупционной экспертизы, опубликовано внушительное число работ, затрагивающих ключевые аспекты данного феномена. Среди них: понятие, признаки и виды антикоррупционной экспертизы (Астанин, 2016; А. Г. Горшенков, 2009; Кабанов, 2009; Талапина, 2007; Бахтина, Хазанов, 2016); общая концепция и методика ее проведения (Астанин, 2007; Барциц, 2010; Кочура, 2012; Цирин, 2009; Южаков, 2008); содержание объекта и предмета антикоррупционной экспертизы (Будатаров, 2009; Газимзянов, 2009; Кабанов, 2014b; Кудашкин, 2010; Мелешко, 2012); понятие и виды коррупциогенных факторов (Будатаров, 2013b; Г. Н. Горшенков, 2009; Корякин, 2013; Красинский, 2010; Лопашенко, 2009); компетенция субъектов антикоррупционной экспертизы и ресурсное обеспечение их деятельности (Астанин, 2017; Дамм, 2021b; Ким, 2016; Кудашкин, 2011; Туранин, 2018); проблемы организации и проведения антикоррупционной экспертизы, а также перспективы ее развития в системе противодействия коррупции (Баранов и др., 2022; Кабанов, 2014a; Коробкин, 2012; Судакова, Васильева, 2018; Талапина, 2021). Кроме того, изучение антикоррупционной экспертизы в качестве объекта диссертационного исследования проводилось специалистами в области теории государства и права (Ермакова, 2014; Мелешко, 2015), конституционного (Воронина, 2016; Ермакова, 2014), административного (Балдин, 2014; Ким, 2017a; Бахтина, 2021) и военного (Колесов, 2011) права, криминологии (Мелекаев, 2011), правоохранительной деятельности (Ланцевич, 2012; Чечко, 2016) и пр. Также необходимо отметить интерес зарубежных авторов к изучению различных сторон антикоррупционной экспертной деятельности (Bautista-Beauchesne, 2021; Oyamada, 2015; Quah, 2017; Schmidt-Pfister & Moroff, 2012; Villacis, 2024).

Накопленный теоретический материал и практический опыт осуществления антикоррупционной экспертизы позволяют выделить как плюсы, так и минусы сложившейся модели, а также предложить способы ее оптимизации. Вместе с тем подобные решения вряд ли могут ощутимо усилить предупредительный эффект, поскольку развитие антикоррупционной деятельности в Российской Федерации достигло пределов своего расширения в существующих концептуальных параметрах. В доктрине намечается и другая тенденция: ежегодно растущее количество научных работ по соответствующей тематике создает предпосылки для перехода на качественно новый уровень обобщения теории и практики противодействия коррупции. Полагаем, что антикоррупционную экспертизу следует рассматривать как потенциальную значимую точку роста для новаторских идей в рамках системы обеспечения антикоррупционной безопасности (Дамм, 2021c).

Постановка проблемы. Анализ представленных в специальной литературе позиций позволяет сделать вывод о том, что консенсус относительно сущностных характеристик антикоррупционной экспертизы еще не достигнут. Отчасти это связано с тем, что правовое регулирование рассматриваемого института значительно опережает его научное осмысление. Нормативные рамки, заданные в Федеральном законе от 17.07.2009 № 172-ФЗ «Об антикоррупционной экспертизе нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов» (далее – Федеральный закон № 172-ФЗ), не соответствуют предупредительному потенциалу антикоррупционной экспертизы и отчасти ограничивают правоведов в изучении вопросов ее природы, содержания и соотношения объекта и предмета экспертизы, понимания и классификации коррупциогенных факторов и пр.

Если учесть недостаточную прочность теоретического фундамента, поставленная в разделе XI Национального плана противодействия коррупции на 2021–2024 гг. задача повышения эффективности антикоррупционной экспертизы не может быть решена путем тривиального выделения дополнительных финансовых или кадровых ресурсов. Некоторые исследователи отмечают, что в нынешнем виде антикоррупционная экспертиза «удобна для имитации кипучей деятельности по борьбе с коррупцией» (Казанцев, 2019. С. 449). Поэтому устранение давних прикладных проблем ее организации и проведения может быть достигнуто путем формирования единой концептуальной основы, включающей в себя систему взаимосвязанных и взаимозависимых категорий. Полагаем, что отправным пунктом движения к указанной познавательной цели должно стать определение таксономических координат² института антикоррупционной экспертизы.

Основные научные наработки по данному вопросу сводятся к поиску места антикоррупционной экспертизы среди иных экспертиз. При этом в доктрине отсутствует единство мнений относительно ее видовой принадлежности. Рассматривая перспективы развития экспертной деятельности в правотворчестве, ученые перечисляют антикоррупционную экспертизу в одном ряду с правовой, научной, лингвистической, общественной, экономической, финансовой, педагогической, психологической, гендерной, криминологической, этнокультурной и другими видами экспертиз (Черногор, Залоило, 2018. С. 103). В свою очередь, изучение научных источников свидетельствует о том, что антикоррупционная экспертиза наиболее часто сравнивается с правовой, судебной или криминологической экспертизой. Кроме того, некоторые исследователи соотносят антикоррупционную экспертизу с оценкой регулирующего воздействия проектов нормативных правовых актов (Коннов, 2020).

Обсуждение. В целях определения таксономических координат антикоррупционной экспертизы рассмотрим основные теоретические подходы, представленные в специальной литературе.

Большинство исследователей, рассматривая природу антикоррупционной экспертизы, проводят ее сопоставление с правовой экспертизой. В научной литературе отмечается, что правовая экспертиза представляет собой «исследование, проводящееся экспертом по решению или поручению уполномоченных на то лиц, либо без такового, но в силу прямого указания нормативных правовых актов, основанное на применении специальных знаний с целью использования его результатов в юридической деятельности» (Закиров, 2008. С. 8). На первый взгляд, признаки, перечисленные в приведенном определении, полностью охватывают понятие «антикоррупционная экспертиза нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов». Однако среди специалистов до настоящего времени не утихают споры относительно соотношения данных категорий. При этом, несмотря на аналогичные в целом результаты сравнения правовой и антикоррупционной экспертиз, выраженные в перечислении близких по содержанию и отличительных характеристик, авторы приходят к противоположным выводам.

В частности, М. С. Бахтина, подчеркивая разницу между правовой и антикоррупционной экспертизами (количество стадий, перечень субъектов, содержание целей, наличие предложений по устранению выявленных дефектов и др.), резюмирует, что антикоррупционная экспертиза может быть «признана в качестве специальной правовой экспертизы со своей узкой специальной задачей по выявлению и устранению в нормативном акте коррупциогенных факторов» (Бахтина, 2021. С. 28). В свою очередь, А. В. Ким отмечает, что правовая и антикоррупционная экспертизы хоть и имеют схожие по своей юридической природе черты, однако разграничиваются отдельными полномочиями субъектов, уполномоченных на их проведение, а потому представляют собой разные виды экспертиз (Ким, 2017b. С. 84).

Компромиссной точки зрения по вопросу соотношения правовой и антикоррупционной экспертиз придерживается А. В. Кудашкин, по мнению которого они могут выступать в следующих качествах: 1) антикоррупционная экспертиза является одним из этапов правовой экспертизы наряду с юридико-лингвистической экспертизой; 2) антикоррупционная экспертиза является самостоятельным видом экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов. Основанием для данного разграничения служит компетенция субъектов, осуществляющих антикоррупционную экспертизу. Для первого случая характерно проведение антикоррупционной экспертизы в деятельности «внутренних» субъектов (органов, организаций, их должностных лиц в процессе нормотворчества), а для второго – в деятельности «внешних» субъектов (органов прокуратуры и юстиции, а также независимых экспертов) (Кудашкин, 2012. С. 43).

Есть и другие авторские подходы к определению правовой природы антикоррупционной экспертизы. В частности, А. О. Мелешко относит антикоррупционную экспертизу к числу юридических экспертиз наравне с правовой и формально-юридической, которые различаются между собой по предмету исследования: «Если это правомерность, то мы говорим о проведении правовой экспертизы. В случае изучения объекта на предмет его соответствия положениям позитивного права и другим формально-юридическим критериям, речь идет именно о формально-юридической экспертизе» (Мелешко, 2015. С. 27). В свою очередь, по мысли данного автора, антикоррупционная экспертиза «является правовым исследованием, при этом сочетает в себе черты правовой и формально-юридической экспертизы» (Мелешко, 2015. С. 27). Полагаем, что данная трактовка заслуживает внимания, однако не позволяет определить место антикоррупционной экспертизы среди юридических экспертиз, поскольку не содержит четкие критерии их разграничения.

Отдельные специалисты и вовсе отрицают правовую природу антикоррупционной экспертизы. Например, как отмечает С. М. Будатаров, антикоррупционная экспертиза не связана с буквой закона, и в отличие от правовой экспертизы она требует от эксперта «выходить за рамки принципа законности – критиковать, уточнять и детализировать положения правового акта или его проекта» (Будатаров, 2013a. С. 30). Приведенные позиции лишь подчеркивают многообразие мнений относительно соотношения правовой и антикоррупцион­ной экспертиз, которое вызвано рядом причин. С одной стороны, в Российской Федерации фактически отсутствует законодательная основа, регламентирующая общие вопросы организации и проведения правовой экспертизы, а с другой – сама теория правовой экспертизы находится на стадии своего формирования и не является устоявшейся.

Таким образом, понимание антикоррупционной экспертизы в качестве разновидности правовой экспертизы является дискуссионным. Не совпадая по признакам, характеризующим формальную сторону их проведения, данные виды экспертиз до степени смешения сходны по своему содержанию, а именно заключаются в исследовании нормативных положений на предмет наличия в них дефектов, снижающих качество правового регулирования общественных отношений. При этом антикоррупционная экспертиза, в отличие от правовой экспертизы, направлена на предупреждение коррупционных правонарушений, а значит, она потенциально не ограничена в оценке только самих правовых формул и может также учитывать их влияние на развитие механизма коррупционного поведения. Указанное обстоятельство существенно расширяет предметное поле антикоррупционной экспертной деятельности.

Другая группа ученых полагает, что антикоррупционная экспертиза является разновидностью судебной экспертизы. По мнению представителей данного подхода, научное осмысление антикоррупционной экспертизы должно осуществляться в рамках общей теории экспертологии, которая «дает единый подход к экспертным исследованиям, позволяет сформулировать предмет и задачи новых классов и родов экспертиз» (Россинская, Галяшина, 2012. С. 1056). Как полагают Е. Р. Россинская и Е. И. Галяшина, «специфика любой экспертизы, в том числе антикоррупционной, состоит в проведении исследования, основанного на применении специальных знаний. Эксперт не объясняет уже имеющийся факт, а добывает новый и дает ему профессиональную оценку, которая и составляет содержание заключения эксперта» (Россинская, Галяшина, 2014. С. 33).

Судебная экспертиза традиционно понимается как исследование, основанное на использовании специаль­ных знаний и выполняемое в ходе юрисдикционной деятельности компетентных органов по раскрытию и расследованию преступлений, судебному разбирательству не только уголовных, но и гражданских дел (в том числе арбитражных споров), дел об административных правонарушениях, а также при рассмотрении дел в Конституционном Суде РФ (Россинская, 2018. С. 23). Одним из аргументов против отнесения антикоррупционной экспертизы к числу судебных экспертиз выступает тезис об экстраординарном характере судебного порядка рассмотрения вопросов о наличии или отсутствии коррупциогенных факторов в положениях действующих или проектируемых нормативных правовых актов. Так, по утверждению М. С. Бахтиной, «предметом судебно-нормативных экспертиз являются факты, устанавливаемые в ходе судопроизводства, а антикоррупционные экспертизы нормативных правовых актов далеко не всегда проводятся в судебном процессе» (Бахтина, 2021. С. 24). Полагаем, что данный аргумент при соотношении судебной и антикоррупционной экспертиз является дискуссионным, поскольку необходимо различать:

– назначение и проведение судебной антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проек­тов нормативных правовых актов в целях установления обстоятельств, имеющих значение для решения конкретного дела в ходе конституционного, гражданского, арбитражного, административного и уголовного судопроизводства;

– судебное обжалование результатов антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проек­тов нормативных правовых актов, проведенной ранее во внесудебном порядке.

В первом случае антикоррупционная экспертиза может быть отнесена к числу судебных экспертиз наряду с лингвистической, экономической и пр. Вместе с тем практика назначения и проведения антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов в ходе судебного исследования практически отсутствует. Одной из возможных причин этого является ограничение на постановку перед экспертом вопросов права, поскольку юридические знания не являются специальными для суда. Однако справедливости ради отметим, что данный постулат постепенно утрачивает свою категоричность. Так, анализ практики Конституционного Суда РФ свидетельствует о том, что «во многих случаях в качестве экспертов вызываются высококвалифицированные юристы, и на их разрешение ставятся вопросы, касающиеся трактовки и использования отдельных норм материального и процессуального права» (Россинская, 2015. С. 150).

В свою очередь, отдельные авторы полагают, что антикоррупционная экспертиза нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов может быть признана видом судебной экспертизы в тех ситуациях, когда она осуществляется по решению суда в целях выявления причин и условий, которые способствовали совершению противоправных деяний коррупционной направленности. Например, представляет интерес позиция А. Ю. Афанасьева, А. Ф. Лубина и М. А. Миловидовой. На их взгляд, наличие коррупциогенных факторов в нормативном правовом акте может расцениваться как смягчающее обстоятельство, подлежащее доказыванию в соответствии с п. 6 ч. 1 ст. 73 УПК РФ. Поэтому уместно говорить о проведении судебной антикоррупционной экспертизы на основании постановления следователя или ходатайства сторон (Афанасьев и др., 2015. С. 37–38).

Во втором случае обстоятельства проведения и результаты антикоррупционной экспертизы являются предметом разбирательства по гражданским или административным делам. Полагаем, что судебное исследование вопросов обоснованности и объективности заключения эксперта (требования прокурора об изменении нормативного правового акта) не должно отождествляться с антикоррупционной экспертизой нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов, поскольку суд не относится к числу субъектов, уполномоченных на ее проведение в соответствии со ст. 3 Федерального закона № 172-ФЗ.

Кроме того, как отмечает А. О. Мелешко, при обращении эксперта в суд для оспаривания нормативного правового акта ввиду коррупциогенности его положений автоматически возникает коллизия со статусом административного истца: «Следовательно, экспертное заключение преобразуется в другое доказательство – объяснение стороны по делу, как это происходит при обращении прокурора в суд с требованием о признании нормативного правового акта недействующим по причине его коррупциогенности» (Мелешко, 2014. С. 63). В подобных условиях может быть востребовано назначение самостоятельной судебной антикоррупционной экспертизы и ее поручение иному эксперту в целях подтверждения или опровержения доводов о коррупцио­генности оспариваемого нормативного правового акта.

Таким образом, сравнение судебной и антикоррупционной экспертиз уместно при постановке вопроса о соотношении формы и содержания экспертной деятельности. Исследование, основанное на использовании специальных знаний и направленное на выявление коррупциогенных факторов в действующих или проектируемых нормативных правовых актах, потенциально может иметь как процессуальную, так и непроцессуальную форму. Соответственно, судебная экспертиза нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов на предмет наличия в них коррупциогенных факторов является видом антикоррупционной экспертизы, а не наоборот. Сказанное также позволяет предположить, что, помимо судебной антикоррупционной экспертизы, можно выделить административную антикоррупционную экспертизу (т. е. антикоррупционную экспертизу, осуществляемую в административном порядке органами прокуратуры, юстиции и субъектами нормотворческого процесса) и общественную антикоррупционную экспертизу (т. е. антикоррупционную экспертизу, осуществляемую в инициативном порядке независимыми экспертами, уполномоченными на ее проведение).

Иные авторы разделяют мнение о том, что антикоррупционная экспертиза является видом криминологической экспертизы. Краеугольным камнем данного подхода выступает цель антикоррупционной экспертизы, заявленная в ч. 1 ст. 1 Федерального закона № 172-ФЗ, – выявление коррупциогенных факторов и их последующее устранение, т. е. непосредственное предупредительное воздействие на причины и условия коррупционных правонарушений.

В учебной литературе отмечается, что криминологическая экспертиза представляет собой «изучение, анализ, оценку экономических, социальных, культурно-воспитательных и иных мероприятий, включаемых в решения, с целью определения их возможного влияния на преступность, ее причинный комплекс, социальные последствия и другие криминологически значимые факторы»³.

Как отмечает Л. В. Пинчук, в ходе криминологической экспертизы законодательства исследуются правовые нормы на предмет их криминогенности, социально-криминологической обусловленности и специально-криминологической эффективности (Пинчук, 2011. С. 15). Исходя из указанных теоретических позиций, антикоррупционная экспертиза нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов в полной мере соответствует целевому предназначению криминологической экспертизы в ракурсе противодействия общественно опасным проявлениям коррупции. В этой связи А. И. Долгова подчеркивала, что поскольку коррупция проявляется в основном в уголовно наказуемых формах, то и в рамках рассмотрения антикоррупционной экспертизы речь может идти о частном варианте предупреждения преступности, т. е. о сфере криминологической деятельности (Долгова, 2011. С. 463).

На единство антикоррупционной и криминологической экспертиз указывает схожий методологический инструментарий, который позволяет обнаруживать проблемные сферы нормативного регулирования. Как образно замечают А. В. Шеслер и Р. Н. Боровских, «криминологическая антикоррупционная экспертиза позволяет выявить коррупционные “ниши” нашего общества» (Шеслер, Боровских, 2013. С. 120). Вместе с тем, рассматривая потенциальный результат антикоррупционной и криминологической экспертиз, необходимо сделать акцент не столько на самом выявлении дефектов нормативного регулирования, сколько на разработке мер, адекватных с точки зрения целей предупреждения преступности (в том числе коррупционной). Согласимся с мнением И. Н. Клюковской и Р. К. Мелекаева о том, что «ценность экспертизы состоит не только в прогнозировании проявлений коррупционных преступлений, хотя без этого невозможна сама экспертиза, но и в опережающей разработке профилактических мер – строгих и четких правовых антикоррупционных способов, блокирующих или смягчающих возможные негативные последствия принимаемых решений» (Клюковская, Мелекаев, 2011. С. 136). Неслучайно одним из требований к результатам антикоррупционной экспертизы выступает рекомендация конкретных способов устранения выявленных коррупциогенных факторов (ч. 2 ст. 4 и ч. 2 ст. 5 Федерального закона № 172-ФЗ).

Одной из проблем соотнесения антикоррупционной и криминологической экспертиз является отсутствие какой-либо законодательной регламентации последней. Об этом, в частности, пишет М. П. Клейменов: «В России существует некий аналог криминологической экспертизы – в виде антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов. Но, во-первых, он охватывает только часть работы по криминологической экспертизе, поскольку криминогенные положения законопроекта не исчерпываются коррупциогенностью. Во-вторых, заключения антикоррупционной экспертизы имеют рекомендательный характер, что во многом превращает их в фикцию (имитацию антикоррупционной деятельности)» (Клейменов, 2018. С. 154). Здесь также следует добавить и третье несоответствие: текущая организационно-правовая модель антикоррупционной экспертизы направлена не столько против криминальных проявлений коррупции, сколько против иных противоправных деяний коррупционной направленности. Как верно замечает С. Н. Шевердяев, активное обсуждение в научном сообществе не криминологической, а антикоррупционной экспертизы «объясняется особым акцентом на профилактике именно коррупционных правонарушений, который был сделан в ходе разработки идеологии текущей административной реформы» (Шевердяев, 2009. С. 6). В связи с этим логично предположить, что криминологическая и антикоррупционная экспертизы не совпадают по объекту предупредительного воздействия, поскольку антикоррупционная экспертиза может быть не только криминологической, но и деликтологической.

Зеркальное отражение указанных выше проблем соотношения антикоррупционной и криминологической экспертиз мы можем встретить в практике зарубежных стран. Например, в Республике Беларусь установлены организационно-правовые основы криминологической экспертизы, которая представляет собой исследование содержания проекта нормативного правового акта «в целях выявления в нем норм, реализация которых может повлечь возникновение криминогенных последствий в финансово-экономической сфере, в сферах правоохранительной деятельности (включая борьбу с преступностью и коррупцией), государственной службы, социальной защиты, здравоохранения, образования, охраны окружающей среды, рационального использования природных ресурсов и других сферах общественных отношений»⁴. При этом, как отмечает белорусский исследователь А. М. Хлус, «криминологическая экспертиза не должна ограничиваться выявлением реальных или возможных факторов, влекущих за собой только преступные последствия. Особенно когда это касается такого явления, как коррупция» (Хлус, 2013. С. 64). Схожие идеи высказываются и другими представителями научного сообщества на постсоветском пространстве (Кысыкова, 2010; Рустемова, 2012; Бабий, 2019; Хамедов, 2020; Супатаева, 2023). Следовательно, тенденция к теоретической и практической интеграции криминологической и антикоррупционной экспертиз носит межнациональный характер.

Таким образом, несмотря на существенное сходство, антикоррупционная и криминологическая экспертизы также не могут быть соотнесены в рамках родо-видового формально-логического деления. С одной стороны, они преследуют схожие цели, а также используют аналогичный методологический инструментарий. С другой – действующая на сегодняшний день легальная модель антикоррупционной экспертизы существенно ограничена в объекте исследования, который составляют только положения нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов. Вместе с тем предупредительный потенциал антикоррупционной экспертизы гораздо шире, поскольку она направлена на устранение причин и условий не только коррупционных преступлений, но и коррупционных правонарушений, а также потенциально коррупционных этических отклонений. Сообразно тому, как в доктрине выдвинута гипотеза о типах антикоррупционной безопасности, выделяемых в зависимости от степени общественной опасности различных коррупционных деяний (антикоррупционная криминологическая безопасность, антикоррупционная деликтологическая безопасность, антикоррупционная девиантологическая безопасность) (Дамм, 2021a. С. 737), следует предположить, что, помимо антикоррупционной криминологической экспертизы, возможно проведение антикоррупционной деликтологической экспертизы и антикоррупционной девиантологической экспертизы.

В завершение дискуссии относительно места антикоррупционной экспертизы среди иных экспертиз, распространенных в юридической практике, представляется возможным также рассмотреть соотношение данного института и оценки регулирующего воздействия проектов нормативных правовых актов. Указанное направление деятельности федеральных органов власти, органов власти субъектов РФ и органов местного самоуправления начало формироваться с 2011 г., т. е. практически одновременно с появлением организационно-правовых основ антикоррупционной экспертизы, и продолжает активно развиваться в настоящий момент (Рахмеева, 2023. С. 6–9). Несмотря на то, что оценка регулирующего воздействия обладает антикоррупционным потенциалом, поскольку проводится в том числе в целях выявления «положений, вводящих избыточные обязанности, запреты и ограничения для физических и юридических лиц в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности или способствующих их введению»⁵, она имеет существенные отличия от антикоррупционной экспертизы.

Во-первых, объектом антикоррупционной экспертизы являются как действующие, так и проектируемые нормативные правовые акты, в то время как оценка регулирующего воздействия осуществляется только в отношении проектов нормативных правовых актов. Во-вторых, виды проектов нормативных правовых актов, которые могут быть подвергнуты оценке, ограничены предметом регулирования и преимущественно связаны с осуществлением предпринимательской и иной экономической деятельности. В свою очередь, антикоррупционной экспертизе подлежат любые правовые акты и их проекты, обладающие признаками нормативности. В-третьих, в основе оценки регулирующего воздействия лежит экономический анализ проблемной ситуации, на решение которой направлено принятие проекта соответствующего нормативного правового акта, а также определение степени его эффективности с позиции предполагаемых финансовых (материальных) затрат и вводимых ограничений для юридических и физических лиц в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности. Антикоррупционная экспертиза, напротив, предполагает юридическую оценку положений действующих или проектируемых нормативных правовых актов на предмет наличия в них коррупциогенных факторов, способствующих возникновению или развитию коррупционных проявлений в различных сферах общественных отношений. Данный список можно продолжать в части перечня субъектов, регламентации процедур, обязательности результатов и пр. Вместе с тем представляется важным наметить точки соприкосновения рассматриваемых видов деятельности.

Интеграция механизмов оценки регулирующего воздействия проектов нормативных правовых актов в систему антикоррупционной экспертизы способна существенно повысить предупредительный потенциал данного института в аспекте выявления криминогенных детерминант коррупционного поведения. Это связано с тем, что анализу и оценке на предмет коррупциогенности в таком случае будут подвергнуты не только правовые нормы, но и экономические последствия их применения. Следовательно, предметная область антикоррупционной экспертизы получит возможность расширения за пределы прикладной юридической деятельности в целях воздействия на экономические детерминанты коррупционной преступности. О наличии ресурса для развития в указанном направлении свидетельствует региональная статистика. Так, в 2022 г. территориальным органом юстиции по результатам антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов органов исполнительной власти Красноярского края выявлено 24 коррупциогенных фактора, предус­мотренных подп. «а» п. 4 Методики проведения антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов (наличие завышенных требований к лицу, предъявляемых для реализации принадлежащего ему права)⁶. В свою очередь, по результатам оценки регулирующего воздействия проектов нормативных правовых актов, проведенной Министерством экономики и регионального развития Красноярского края, за аналогичный период подготовлено 315 заключений, из которых 37 – отрицательные⁷. С учетом изложенного предупредительный эффект взаимодействия антикоррупционной экспертизы и оценки регулирующего воздействия является актуальной научной проблемой и заслуживает отдельного исследования. В связи с этим неслучайно, что российский опыт в указанной сфере предлагается использовать для повышения эффективности антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов в других странах, например, Республике Беларусь (Сороговец, 2016. С. 267).

Заключение. Проведенное аналитическое исследование наглядно свидетельствует о том, что с позиции текущих таксономических координат антикоррупционная экспертиза не является видом какой-либо экспертизы, распространенной в юридической практике. Она органично соединяет в себе атрибутивные признаки правовой, судебной и криминологической экспертиз, но не тождественна ни одной из них. В связи с этим антикоррупционная экспертиза может рассматриваться как уникальный институт в системе предупреждения коррупции, который не идентичен иным таксономическим единицам в рассматриваемой предметной области.

Существующая модель антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов сложилась на начальном этапе формирования антикоррупционной политики в Российской Федерации, когда в условиях ограниченности ресурсов оценка коррупциогенности законодательства была интегрирована в прокурорский надзор, правовую экспертизу, проводимую органами юстиции, а также общественный контроль со стороны гражданского общества. Однако на сегодняшний день есть все основания полагать, что для повышения эффективности антикоррупционной экспертизы целесообразно осуществить ее качественную теоретико-прикладную трансформацию и, как следствие, определить перспективные таксономические координаты, которых потенциально достигнет рассматриваемый институт в ходе своего преобразования.

Построение новой научной концепции обуславливает необходимость пересмотра мировоззренческих позиций относительно понимания сущностных характеристик антикоррупционной экспертизы. Полагаем, что выявление коррупциогенных факторов в действующих или проектируемых нормативных правовых актах не исчерпывает ее ресурсы. Сформированный применительно к антикоррупционной экспертизе принцип комплексной оценки правового регулирования на предмет потенциального причинения вреда общественным отношениям в результате применения коррупциогенных норм следует реализовывать при проведении экспертной оценки иных элементов системы социального управления, таких как объекты, субъекты и меры управления, а также их ресурсное обеспечение.

Аналогично тому, как в научной литературе выдвигаются идеи о расширении рамок криминологической экспертизы, которой могут быть подвергнуты не только законодательство, но и криминогенные последствия принятия нормативных правовых актов, криминальные риски финансово-экономических, инвестиционных и иных коммерческих проектов и др. (Дзиконская, 2012. С. 49), антикоррупционная экспертиза также должна проводиться в целях выявления источников коррупционной опасности и разработки эффективных мер, направленных на снижение негативного воздействия таких источников. В рамках подобного расширенного понимания она успешно встраивается в систему обеспечения антикоррупционной безопасности на правах самостоятельного структурного элемента – антикоррупционной меры безопасности (Щедрин, Дамм, 2021) – и может получить таксономическое определение на основе новых концептуальных параметров.