Информационное сопровождение противодействия коррупции

Введение

Постановка проблемы. Прежде всего дадим небольшое, но важное пояснение. Слово «сопровождение», взятое в качестве термина, имеет в данном контексте значение «производить одновременно», т. е. помогать, содействовать (а не просто «следовать вместе»)¹. Имеется в виду единство двух видов деятельности – информационной и противокоррупционной. Причем это двуединство подразумевает теоретическую модель, или условный образ определенной реальности, а именно той субстанции, которая воплощена в коррупцию, т. е. представляющую так называемое фоновое явление преступности², а также и саму преступность.

А теперь обратим взгляд в прошлое, в котором зарождалось новое эмпирическое направление в юридическом учении о преступлении (в собирательном значении этого слова), направленном на изучение преступления (но уже не как умозрительной категории, а отображения реальной действительности) и преступника, а также причинности преступления, его жертвы и мер предупреждения. В отличие от умозрительного чувственное познание выстраивает лишь поверхностный «образ конкретного предмета, на который направлена деятельность»³, что дает возможность определить соответствующие, общего характера меры воздействия на данный объект.

В этом новом, эмпирическом, направлении получили преимущественное развитие две тесно взаимосвязанные друг с другом отрасли научного знания: криминология и уголовная политика. Безусловно, двуединство политики и управления носит условный характер, ибо находится в неразрывной связи с уголовным правом – в его прежнем, историческом расширенном смысле; ныне это блок уголовно-правовых наук.

Анализируя состояние дел в борьбе с преступностью, в частности, опираясь на уголовно-правовую статистику, Ф. Лист пришел к выводу о том, что «действующее наше уголовное право бессильно в отношении преступности» (Лист, 2004. С. 24). И этот бесспорный для ученого факт он объяснял тем, что уголовное право заключает в себе лишь правовую оценку и соответствующее наказание.

Между тем борьба с преступностью должна заключаться преимущественно в другом – предупреждении преступлений, что требует знаний об их причинах и, что немаловажно, о результатах применения наказания. А это под силу уголовной политике как системе руководящих идей (принципов) борьбы с преступностью, опирающейся на научные исследования, во-первых, причинности преступности, во-вторых, результативности (эффективности – неэффективности) наказания. И, только сообразуясь с криминолого-политическими знаниями, государство становится способным вести борьбу с преступностью с помощью как наказания, так и других схожих с ним средств (Лист, 2004. С. 7).

Идеи зарубежных основоположников криминологии и уголовной политики (Ч. Беккариа, Д. Говарда, П. Фейербаха, Э. Генке, Ф. Листа и др.) получили развитие в трудах С. К. Гогеля⁴, основателя российской уголовной политики, причем как научной, так и учебной дисциплины. Функциональность уголовной политики (которая, по убеждению ученого, вместе с криминологией составляла новую, в отличие от уголовного права, науку) Гогель рассматривал в двух частях: в первой – преступность и ее причинность; во второй – репрессивные и превентивные меры борьбы с преступностью (вспомним Ф. Листа). И свое сочинение (учебный курс уголовной политики) он структурировал соответствующим образом, т. е. выделял главы: первую – о факторах преступности, где акцентировал внимание на факторах индивидуальных и внешних; вторую – о мерах борьбы с преступностью, также подразделяя их на меры репрессивные (связанные с наказанием и «схожими с ним средствами») и меры превентивные, не связанные с наказанием (Гогель, 1910. С. 3).

Время подтвердило правоту научной мысли и потребность практики в необходимости совершенствования методов противодействия преступности, которая постоянно модифицируется в условиях интенсивного развития общества, его коренных изменений в экономической, политической, культурологической, правовой, наконец, и иных сферах. Закономерно возникают конфликты интересов и отношений, в которых преступность трансформируется в более опасное социальное явление, например, в экономической сфере, где активно используются современная компьютерная техника и новейшие средства коммуникации, в частности электронно-цифровые сервисы, с помощью которых проводятся сложнейшие операции по сбору хранению и передаче информации.

В этих условиях обостряется проблема (качественного) контроля, но не столько над (коррупционной) преступностью, сколько наблюдения прежде всего за управленческой системой противодействия коррупции в целях оптимизации ее функционирования. А преступность и в целом криминальная ситуация рассматриваются и подлежат наблюдению «всего лишь» как объект управленческого воздействия. В процессе такого контроля измеряются достигнутые результаты, которые соотносятся с ожидаемыми результатами, а затем на основе полученных данных оптимизируются управленческие решения⁵.

Необходимость проведения исследования. Обозначенная ситуация ориентирует исследователей на приоритет эмпирической информации в общем обороте знаний, происходящем в означенной системе качественного контроля. И закономерно то, что проблема криминолого-политического сопровождения уголовно-правового противодействия преступности постоянно находилась и находится в числе приоритетных научных разработок и управленческой практики. Заметный вклад в процесс этого теоретико-прикладного поиска был привнесен, в частности, учеными Академии МВД СССР профессорами Г. А. Аванесовым⁶ и Г. М. Миньковским⁷ – маститыми учеными в области искусства управления противодействием преступности. При этом проф. Г. А. Аванесов трудился в особенности над разработкой прикладного аспекта криминологической (криминолого-управленческой) деятельности, а проф. Г. М. Миньковский акцентировал внимание на уголовной политике, причем обращался к разработке в большей мере возможностей ее реализации, нежели теоретических положений (Устинов, 2003).

Сегодня этот комплексный подход к систематизации знаний о преступности и мерах противодействия, особенно специальными средствами, следует рассматривать как научное направление. Преимущественно в нем получают развитие криминологические и уголовно-политические знания, которые, однако, органически связаны с потребностями других научных дисциплин и практик уголовно-правового блока. Очевидно, данное обстоятельство подвигло разработчиков паспорта научной специальности «5.1.4. Уголовно-правовые науки» выделить в криминологии политическую функцию – «стратегию применения специальных мер» (т. е. уголовно-правовых, уголовно-процессуальных уголовно-исполнительных, криминалистических и др.) в целях выявления, раскрытия преступлений, расследования уголовных дел и предупреждения преступлений⁸.

Греческое слово «стратегия» переводится как «искусство полководца», но со временем оно утвердилось и даже расширилось в его значении в гражданском лексиконе. «Стратегия» ныне определяется, во-первых, как общий, т. е. недетализированный план, охватывающий длительный период времени выполнения определенной коллективной деятельности; во-вторых, как способ эффективного использования разносторонних возможностей, ресурсов в достижении основной, или стратегической, цели посредством последовательного решения тактических задач⁹.

Пример тому может являть «Национальная стратегия противодействия коррупции» (утверждена Указом Президента РФ от 13 апреля 2010 г. № 460), которой отведена организационно-управленческая роль в государственной деятельности по искоренению причин и условий, порождающих коррупцию в российском обществе. Именно в этом заключается политическая цель Стратегии. Достижение ее предполагается путем решения комплекса указанных в документе задач, в том числе систематизации «хаотичного конгломерата знаний», т. е. приведении их к «системной организации», в основе которой лежит научно проработанная информация. Именно в ней заложена энергетическая основа управления противодействием коррупции.

И проблема заключается в том, чтобы раскрыть сущность и содержание криминолого-политического механизма, обеспечивающего эту самую энергетическую основу. Решить эту задачу представляется возможным с помощью аналитического подхода.

Методы исследования. Аналитический, т. е. связанный с анализом, но не сводимый к анализу – «элементарному» выделению и изучению отдельных элементов исследуемого предмета¹⁰. В данном случае наличествует системный анализ, суть которого заключается в рассмотрении объекта исследования как системы, т. е. совокупности взаимодействующих элементов и связей, которые во взаимодействии образуют органическое целое. Исследовательский процесс заключается в том, чтобы путем выделения в познаваемой системе тех самых субстанциональных элементов, получения знаний об их свойствах с последующей систематизацией этих знаний устанавливать интегративные, или присущие системе в целом, свойства, но не присущие ни одному из исследованных элементов в отдельности¹¹ (явление синергетического эффекта).

Исследователь, владеющий аналитическим методом, точнее мышлением, последовательно анализирует, т. е. разделяет целостную совокупность на отдельные элементы, с тем чтобы рассмотреть их причинно-следственные связи и использовать знания о них для принятия управленческих решений¹², которые симметричны (применительно к нашему контенту) относительно противодействию коррупции и самой (уголовно-правовой, прежде всего криминологической) науке.

Аналитический подход образно можно сравнить с такой же, но уже научной (криминолого-политической) стратегией, направленной на исследование системного объекта и получающей обратную информацию – о состоянии объекта – системы противодействия коррупции и его реакции на управляющее воздействие. Реализуется данная стратегия, разумеется, путем решения «тактических» методов, или формально-логических приемов – анализа, синтеза, сравнения, индукции, дедукции и др.

Столь сложный механизм исследования информационного сопровождения во многом обусловлен сложностью научного оборота, или циркуляции научной информации и знаний, которая происходит: а) в сфере получения и обработки научных (криминолого-политических) знаний; б) в сфере внедрения этих знаний в противокоррупционную деятельность; в) в сфере обратной связи или получения и оценки информации о внедренных научных рекомендациях; г) в сфере криминологического прогнозирования и управленческого программирования/планирования противокоррупционной деятельности.

В качестве существенных элементов предмета настоящего исследования были выделены: «информационное сопровождение», «криминологическая информация», «противодействие коррупции», «продуктивность информационного сопровождения».

Результаты исследования

Информационное сопровождение, как уже упоминалось, есть взаимодействие двух видов деятельности – информационной и противокоррупционной.

Информационная деятельность в данном контексте определяется как вид преимущественно криминологической деятельности. Его сущность обусловлена поиском, обработкой, передачей и последующим использованием криминологической информации¹³, т. е. определяемой параметрами коррупционной проблематики сведений (сообщений, данных): о коррупционной преступности (ее состоянии и причинности), в целом коррупционной ситуации (совокупности обстоятельств, создающих коррупционные (возникающие ввиду коррупции) отношения, или мерах противодействия коррупции, а также других сведений, имеющих значение для противодействия коррупции). То есть под криминологической информацией подразумевается вся сообщающая информация, получаемая и используемая системой противодействия коррупции.

Функциональность данной информации заключается (по А. Э. Жалинскому и М. В. Костицкому) в том, что она является своего рода ресурсом политико-управленческой деятельности, основой политического обеспечения деятельности преимущественно по профилактике и предупреждению преступлений (Жалинский, Костицкий, 1980).

Криминологическая информация может быть ведущим элементом или средством предупредительного воздействия, методом убеждения в различных формах его реализации, например, в таких видах криминологического информирования, как: официальное – представление, частное определение, официальное предостережение и другие виды информации и неофициальное – выступление в прессе, доверительная беседа, научные рекомендации, информирование организаций о нормативно-правовом обеспечении противодействия коррупции и ответственности за совершение коррупционных правонарушений¹⁴ и др.

В условно дифференцированной криминологической, или коррупционной (связанной, соотносящейся со словом «коррупция»), информации можно выделить две существенные составляющие: сведения о причинности коррупционной преступности и сведения о мерах противодействия ей.

Вторая ветвь деятельного единства, противокоррупционная деятельность представляется нами как политико-управленческая деятельность, в основу которой положены в значительной степени криминологические (далее будем подразумевать коррупционную окраску этого термина) знания; в особенности востребованные политической целесообразностью знания о мерах предупредительного воздействия на коррупцию.

Противокоррупционная деятельность выступает, образно говоря, соединительным звеном между субъектом и объектом воздействия. В этом звене заключается «регулирующее воздействие государства на общественные процессы, сознание, поведение и деятельность людей, направленное на достижение определенных социально значимых целей в сфере противодействия коррупции»¹⁵.

Однако обратим внимание на другую, невидимую «сторону Луны», а именно обратную связь регулирующего воздействия, т. е. процесс получения «ответной» информации: от объекта – к субъекту. Благодаря полученным сведениям можно рассмотреть те изменения в объекте, которые коррелируются с действиями определенных противокоррупционных мер, что может в лучшем случае означать продвижение к поставленной цели.

Обратная связь инициирует в системе противодействия коррупции два процесса – положительный и отрицательный: в случае, когда результаты антикоррупционного воздействия усиливают этот процесс, обратная связь имеет положительный характер, и наоборот, когда результаты ослабляют его (например, вызывая большие затраты), тогда обратная связь несет в себе отрицательное качество. Таким образом, на основе получаемой информации о ходе и результате управленческого процесса вырабатывается соответствующее решение¹⁶.

Изложенное позволяет сделать, в частности, следующие умозаключения о потребности в криминологической информации:

а) о самом субъекте противодействия, обращая внимание на вопросы организации, регулирования, программирования, реализации мероприятий и др.;

б) объекте противодействия: изучении и оценке состояния, динамики, трендов коррупции, коррупциогенных факторов и т. п.;

в) методе, или совокупности способов, отдельных действий (операций), одной из основных функций которых являются ожидаемые изменения объекта, т. е. минимизация потенциала (уровня) коррупции как системной угрозы национальной безопасности российского государства.

Итак, противокоррупционная деятельность условно выделена в предмете исследовательского внимания как один из элементов системы противодействия коррупции, или механизм, через который осуществляется обмен энергией, в том числе и информационной, между субъектом и объектом.

Понятие «противодействие коррупции», как известно специалистам, остается недостаточно проработанным. В Федеральном законе от 25.12.2008 № 273-ФЗ «О противодействии коррупции»¹⁷ дается его определение, но оно представляется недостаточно корректным, хотя в нем можно рассмотреть основные ключевые смыслы: профилактику; предупреждение преступлений; реагирование на преступления. Профилактика не связана с преступлениями; она представляет собой деятельность, направленную на сохранение или создание таких условий, в которых проявления коррупции маловероятны, а в лучшем случае исключены. Предупреждение – это деятельность, направленная на конкретное коррупционное преступление, а именно предотвращение (на стадии его приготовления) и пресечение (на стадии покушения). Реагирование есть реакция на совершенное, или оконченное, преступление, т. е. выявление, раскрытие и расследование коррупционных правонарушений, а также минимизация, ликвидация причиненных ими последствий.

При этом профилактика в большинстве своем носит криминологический характер (криминологическая профилактика), а предупреждение – оперативно-разыскной, уголовно-процессуальный, уголовно-исполнительный. Сложный характер носит деятельность, связанная с минимизацией последствий преступлений, в частности именуемая пробацией, или коррекцией поведения лиц, осужденных за преступление, в том числе путем ресоциализации, социальной адаптации, реабилитации, защиты прав и законных интересов указанных лиц¹⁸.

Сам термин «противодействие» вызывает у некоторых авторов отрицательный настрой. По их убеждению, данный термин неудачный, поскольку якобы указывает на слабость государства, вынужденного сопротивляться криминалу, вместо того чтобы действовать наступательно, как того требует обстановка.

Например, читаем: «Коррупция в нашей стране и в 2023 г. продолжает быть предметом ожесточенной борьбы со стороны государственных органов... Бескомпромиссная борьба...»¹⁹

«Ожесточенная», «бескомпромиссная»... А как эту непримиримость соотнести с положениями, например, Уголовного кодекса РФ об освобождении от уголовной ответственности, в частности, за дачу взятки или Уголовно-процессуального кодекса РФ – о досудебном соглашении о сотрудничестве подозреваемого или обвиняемого со следствием? В подобных случаях узаконен компромисс между... правом и произволом.

Этому политизированному, «ожесточенному» подходу предпочтем научный, а именно системно-синергетический подход, который «открывает глаза» исследователю на подчиненность противоположностей известному методологическому закону (можно сослаться на третий закон Ньютона – закон действия и противодействия²⁰), понуждающему право и бесправие постоянно находиться и в состоянии борьбы (как активном столкновении противоположных интересов, где каждая из сторон стремится получить превосходство²¹), и в то же время в состоянии (методологического) единства.

В результате возникают и соответствующие противоречивые отношения взаимодействия между коррупционной и противокоррупционной системами. Противоречивость заключается в том, что, с одной стороны, системы действуют одна против другой, т. е. коррупционная – против права, а противокоррупционная – против произвола; с другой стороны – системы проявляют взаимопонимание, которое ведет к компромиссу, сотрудничеству. При этом такого рода соглашения могут возникать как на правовой (например, на основе досудебного соглашения о сотрудничестве, согласно ст. 317³ УПК РФ), так и на противоправной (коррупционной) основе, что, разумеется, в правовом отношении недопустимо.

Методологический взгляд на взаимодействие²² как философскую категорию позволяет увидеть в этом сложном процессе воздействие названных систем друг на друга, изменяющее их, взаимно обусловленное и порождающее одним другого. Например, коррупция как системная угроза национальной безопасности порождает «ответное» или в лучшем случае упреждающее качество системной защиты.

И, что особенно важно уяснить, в противных действиях рассматриваемых систем реализуются две противоположные – противопреступная (противокоррупционная) и преступная (криминальная) – политики. Дело в том, что современная преступность в России представляет собой вовсе не то суммативное образование, которое показывает уголовная статистика, а являет собой реальную систему в виде одной из подструктур гражданского общества – криминального общества, в котором выделяется политическая система с властными структурами, осуществляющими политическую власть (Долгова, 2003. С. 373); система, прорабатывающая перспективные решения в обеспечении собственной безопасности, развитии криминального бизнеса и, что немаловажно, активно использующая коррупцию. По данным ученых, представители организованной преступности «выделяют на подкуп чиновников от 30 до 50 % преступно нажитых средств» (Мерзляков и др., 2016. С. 163), т. е. на поддержание тех самых «симпатических отношений» с правоприменителем (его продажной частью, например, «оборотнями в погонах»²³), истинная оценка которых дается по другим, уголовно-правовым критериям.

Нетрудно представить, насколько непростым является процесс изучения этого социально-правового феномена, чтобы регулярно обеспечивать необходимой информацией политико-управленческий механизм, ему противодействующий.

Таким образом, то «технологическое» (система приемов, умений, тонкости знания дела, хитрости и ловкости и т. п.), что видится в политике, может быть использовано как во благо, так и во вред, в частности, в криминальной политике. Политике, которая заключается не только в непосредственной изощренности криминального мира, но и, например, в государственной поддержке нацизма, антисемитизма, экстремизма, использования преступных методов государственного принуждения. Все это наблюдается в современной политике США, реализуемой в отношении России с использованием передаточного западно(американско)-европейского механизма.

Однако вернемся к конкретной области предмета исследования и сформулируем определение этого сложного феномена – «противодействие коррупции».

Что касается формального определения понятия, то, не задаваясь целью создать нечто универсальное (а такое стремление наблюдается у многих теоретиков (Брызгунова, 2021. С. 163)) или элементарно «изобрести велосипед», заимствуем его у правоведов Ю. А. Воронина и А. В. Майорова (Воронин, Майоров, 2013. С. 14) с некоторыми нашими коррективами. Итак, противодействие коррупции может быть определено как деятельность по воспрепятствованию возникновения условий, способствующих совершению преступлений; предотвращению и пресечению; выявлению, раскрытию, расследованию совершенных преступлений, а также реализации уголовной ответственности и минимизации причиненного вреда вплоть до его устранения.

Эта чрезвычайно сложная система, естественно, должна функционировать конструктивно, а это требует в буквальном смысле всестороннего изучения, получения научно-эмпирических знаний о коррупционно-противокоррупционной системе, на основании которых вырабатываются взвешенные, т. е. научно обоснованные политико-управленческие решения. И здесь в нашем аналитическом мышлении высвечивается проблема качества информации и информационных технологий.

Продуктивность информационного сопровождения – так назовем исследуемую многоаспектную проблему. «Продуктивность» понимается нами как свойство информации качественно воздействовать на мероприятия (как совокупность усилий, или энергий, направленных на выполнение определенных задач) в области противодействия коррупции.

В данном свойстве выделяют два взаимодействующих вида энергии: а) самой информации как меры организованности системы противодействия относительно организованности системы-коррупции, а также среды функционирования²⁴; б) механизма оперирования информацией, т. е. получения, обработки, передачи информации.

Информация как мера организованности системы может состояться таковой только в том случае, когда она оказывает преобладающее воздействие на противоположную (противодействующую) систему коррупции, трансформируя подобное свойство (упорядоченности) в противоположное состояние – неупорядоченности, т. е. теряющего свойство организованности.

Возникает вопрос, а отчего зависит продуктивность информационной составляющей организованности системы? Ответ очевиден: во-первых, от достаточности и качества в нашем случае криминологической информации, «питающей» систему, обеспечивая целенаправленное взаимодействие ее элементов, функциональность которых направлена на самооценку, оценку объекта и проводимых в отношении него мероприятий, прогнозировании, программировании и т. п.; во-вторых, от качества инструментария и слаженности механизма использования информации.

Опуская непростой вопрос о требованиях, которые предъявляются к обеспечению продуктивности информационной составляющей (ввиду ограниченных возможностей объема изложения материала), тем не менее выделим главное из них – следование принципу научности, что означает подчиненность информационной составляющей соответствующим критериям, в частности истинности, обоснованности, логичности, системности, проверяемости.

Рассмотрим это «следование» на примере оценки ключевых элементов системы противодействия коррупции: объекта, меры (как средства) и мероприятия (как способа ее применения).

Итак, относительно объекта констатируем всем известную истину: коррупция как социально-правовое явление (в реальности) конструируется как теоретическая (в криминологии, коррупциологии) и эмпирическая (в законодательстве и правоприменительной практике) модели.

Термином «коррупция» обычно принято обозначать злоупотребление служебным положением в личных целях. Например, авторы «Большого юридического словаря» формулируют такое понятие коррупции: «Общественно опасное явление в сфере политики или гос[ударственного] управления, выражающееся в умышленном использовании лицами, осуществляющими функции представителей власти, а также находящимися на государственной службе, своего служебного положения для противоправного получения... благ и преимуществ... а равно выражающееся в подкупе этих лиц»²⁵.

В данном определении, во-первых, указаны только две коррупциогенные сф,еры – политика и государственное управление. Почему-то социальная и экономическая сферы авторами игнорированы. Во-вторых, акцент сделан на должностных лицах. А это, можно сказать, лишь одна сторона ирреальной «позорной медали» за взяточничество.

Законодательное определение коррупции дано в Федеральном законе от 25.12.2008 № 273-ФЗ «О противодействии коррупции» (ст. 1): «Злоупотребление служебным положением, дача взятки, получение взятки, злоупотребление полномочиями, коммерческий подкуп либо иное незаконное использование физическим лицом своего должностного положения вопреки законным интересам общества и государства в целях получения выгоды в виде денег, ценностей, иного имущества или услуг имущественного характера, иных имущественных прав для себя или для третьих лиц либо незаконное предоставление такой выгоды указанному лицу другими физическими лицами (выделено нами. – Авт.).

Если прочесть выделенный фрагмент (не нарушающий смысла) текста, то обнаружим тот же самый акцент, сделанный на субъекте, незаконно использующем служебное положение в целях получения выгоды. Не беремся подсчитать предусмотренное в Уголовном кодексе РФ количество деяний, содержащих признак «использование своего служебного положения»²⁶ (ранее также обсуждалось в работах зарубежных классиков²⁷). То есть обнаруживаем явный перевес в коррупционных злодеяниях должностных лиц, заметим преимущественно подкупаемых, т. е. выступающих и в качестве жертвы взяточничества, к тому же публично осуждаемых.

Правоприменительный подход к определению коррупции уже в преступном деянии, именуемом преступлением коррупционной направленности. Генпрокуратура и МВД РФ утвердили количество таких преступлений в соответствующем документе, который известен как «Перечень № 23 преступлений коррупционной направленности», утвержденный упомянутыми федеральными ведомствами совместным указанием²⁸. Документ содержит 80 наименований преступлений коррупционной направленности. Примечательно то, что только 14 из них указаны как «безусловно относящиеся к коррупционным». Остальные зачислены в разряд условных, т. е. квалифицируемых по усмотрению лица, заполняющего статистическую карточку на совершенное преступление: если усмотрит это лицо в преступлении коррупционный признак, то сделает соответствующую отметку в карточке, и «преступление», хотя и условное, но «делает погоду» в уголовной статистике.

Что касается мер противодействия коррупции, то они должны определяться не только практической целесообразностью, но и научной обоснованностью. Игнорирование принципа научности может не только лишить результативности то или иное мероприятие, но и привести его «приятие» к нежелательным последствиям.

Рассмотрим такую меру по профилактике коррупции, которая предусмотрена Федеральным законом от 25.12.2008 № 273-ФЗ «О противодействии коррупции»²⁹, как «формирование в обществе нетерпимости к коррупционному поведению» (ст. 6). Реализация этой меры оказалась в центре политики противодействия коррупции и сегодня приобрела чуть ли не стержневое значение. Например, одна из региональных программ противодействия коррупции, рассчитанная на семь лет, полностью посвящена формированию нетерпимости к коррупционному поведению.

Представим, что разработчику программы, плана противодействия коррупции предложено включить в план именно такую меру. Разумеется, ему, руководствующемуся принципом научности, будет важно узнать, в частности: во-первых, что понимать под нетерпимостью, в чем заключается превентивный потенциал этого психологического феномена, в котором выражена явная категоричность; во-вторых, в отношении кого будет направлена эта мера: «коррупционное поведение» – весьма неопределенная категория...

Конечно, разработчик мог бы воспользоваться возможностями криминологической экспертизы, но таковая существует у нас лишь в виде так называемой антикоррупционной экспертизы. Статус ее отнесен к правовой экспертизе, которая сводится к узкой деятельности «специалистов (экспертов) по выявлению и описанию коррупционных факторов, относящихся к правовым актам и их проектам; по разработке рекомендаций, направленных на устранение или ограничение действия таких факторов»³⁰. Другие, неправовые объекты, обладающие возможной криминогенностью (коррупциогенностью), для исследования не предусмотрены, вроде как лишенные практической целесообразности.

Но такая целесообразность очевидна. Например, в данном случае экспертам можно было бы предложить дать ответ на такие вопросы:

1. Что означает «коррупционное поведение»?
2. В чем заключается сущность «нетерпимости»?
3. На чье сознание ориентировано информационное воздействие в целях формирования в нем нетерпимости?
4. Возможны ли какие-то негативные последствия информационного воздействия?

В теоретическом плане коррупционное поведение обычно понимается как разновидность правового поведения, упрощенно сводимое к правомерному и противоправному видам. Но «правовое поведение нельзя сводить к такой упрощенной схеме, предполагающей противопоставление правомерного и противоправного поведения (иногда выделяют еще нейтральное по отношению к праву поведение), – пишет проф. Д. А. Пашенцев. – Поведение человека в обществе далеко не всегда укладывается в такие рамки, оно имеет множество граней, каждая из которых может быть истолкована неоднозначно и контекстуально» (Пашенцев, 2022. С. 25).

«Поведение» означает вести себя (хорошо, плохо или нейтрально) по отношению к чему-, кому-либо, в том числе и к коррупции, например, с позиции: социологической (усматривая в ней социальное явление), политической (рассматривая коррупцию как метод борьбы за публичную власть), экономической (используя коррупцию как метод борьбы за экономические преимущества), юридической (оценивая коррупционный метод построения отношений как уголовно наказуемый) и некоторых иных (Ивентьев, 2019. С. 211–212).

В числе «некоторых других» возьмем отношения с духовно-нравственной позиции. И первое, что заявляет о себе, – это наблюдаемое у людей «привычное» отношение к коррупции. Можно было бы сказать «терпимое», что предполагает определенное психологическое усилие над собой, умение терпеливо относиться к чьему-то мнению, поведению. Но дело в том, что «привычное» не требует от субъекта таких усилий. Привычка притупляет сознание, поскольку привычными действиями руководят чувства, эмоции, которые как бы «перехватывают» усилия мозговых центров, и практически командуют физиологические энергии (Сюзеева, 2014).

Например, исследователь К. С. Романова констатирует распространенное убеждение в том, что люди, которые еще даже не сталкивались с коррупцией в реальной жизни, однако, уже относятся к ней не только лояльно, но под влиянием окружения, в котором выражена коррупционная направленность сознания, считают коррупцию также приемлемой для своего поведения (Романова, 2019). То есть среда проявляет силу регулирующего воздействия на социальные отношения (Каменский, 2014). Кстати, здесь уместно вспомнить теорию подражания Г. Тарда.

В практическом отношении преимущественно коррупционное мышление связывается с поведением коррупционера, т. е. должностного лица. Хотя такое представление выражает немалое количество авторов, явно не вникающих в суть излагаемого как «всем известного». Например, как показывают наши исследования, в местных средствах массовой информации (Нижегородской области) около 70 % публикаций о фактах взяточничества привлекает внимание к взяточнику, а опрос населения показывает на высокий процент (до 80 % и выше) их убеждения в том, что органы исполнительной власти и правоохранительные органы власти так или иначе коррумпированы.

Сущность нетерпимости выясняем в тех сведениях, которые получаем из теоретического и эмпирического пространств. В одном из энциклопедических словарей «Основы духовной культуры» дано такое определение нетерпимости: «Отрицательное духовно-нравственное качество личности... Нетерпимость подталкивает к борьбе, к запрету, к ненависти. Это страсть, ибо эмоционально окрашена в сильные негативные чувства, источающие зло, агрессию, непримиримость»³¹.

В оценке российского философа и культуролога А. С. Ахиезера нетерпимость рассматривается как крайняя форма дискомфортности, которая в результате усердного формирования нетерпимости может перерасти, например, в массовые погромы (Ахиезер, 1990. С. 100) или массовые беспорядки (ст. 212 УК РФ).

К такому же выводу приходит российский исследователь, криминолог П. А. Кабанов, который находит данную правовую категорию коррупциогенным фактором и предлагает заменить на другой термин – «формирование антикоррупционного мировоззрения» (Кабанов, 2019. С. 1022). Но это далеко не равнозначная замена. Здесь уже необходимо видеть много большее, чем упрощенное «формирование нетерпимости», ибо «без идеологических установок: гражданственности, патриотизма, нравственности – формировать антикоррупционное мировоззрение проблематично» (Романова, 2019).

Профессиональный интерес возбуждает вопрос, на чье сознание следует осуществлять адресное информационное воздействие в целях его «переформатирования». Понятно, что адресат – это неопределенный круг лиц, или массовая аудитория, т. е. в нашем контексте это нравственно-правовое общественное сознание, которое проявляется в коррупционном поведении. Об этом мы упомянули выше, рассуждая о массовой лояльности к коррупции. На протяжении столетий складывались и ныне во многом движут людьми отношения взаимодействия, которые удовлетворяют обоюдную заинтересованность и выгодность для взаимодействующих сторон, каждая из которых получает то, что считает приемлемым (Михайлюк, 2015. С. 159). Особенно когда это происходит без какого-то значимого для их (юридического, тем более морального) осуждения.

В обыденном сознании людей (на это, в частности, указывают и наши исследования) коррупция воспринимается как привычное явление, т. е. определенный жизненный принцип («За все надо платить», «Не подмажешь – не поедешь»...): а) 10,5 % опрошенных считают, что этим руководствуется все население; б) 56 % думают, что данным принципом руководствуется большинство людей; в) 33 % полагают, что такое обыкновение присуще небольшой части людей.

Значительное число (62 %) опрошенных считают, что коррупция способствует повышению цен на товары, продукты, услуги; 43 % согласны с тем, что коррупция отягощает налоговое бремя. Однако наряду с этим только 18 % опрошенных указали, что ощущают вред, причиняемый коррупцией лично им.

При этом важно указать на чрезвычайно мощный катализатор такого взаимодействия, а именно феномен дискреционной (от французского discretionnaire – «зависящий от личного усмотрения») власти прерогативы на распределение несобственных средств по своему усмотрению. И правыми считают себя те, кто утверждает: не будь такой власти, не было бы и коррупции (Михайлюк, 2015. С. 157).

Теперь зададимся вопросом, в сознании каких именно взаимодействующих (дающих-берущих) субъектов можно рассчитывать на результативное формирование в нем нетерпимости к коррупционному поведению?

Полагаем, это, скорее, риторический вопрос. А вот другим вопросом – о сопутствующем результате, или возможных негативных последствиях формирования нетерпимости, – нужно задаться. Что такое «сопутствующий», или «побочный», результат, объяснять не надо. Такой результат возможен, например, в случае противокоррупционной пропаганды и агитации, когда неумелое информационное воздействие на общественное правосознание указанными методами приводит к нежелательным, или дисфункциональным (от лат. dys – «плохой, затрудненный» + functio – «действие, осуществление»), эффектам, или дисфункциям. Отец-основатель современной социологии Р. К. Мертон определял их как латентные функции.

В криминологической теории массовых коммуникаций рассматриваются подобные, или латентные, функции, в числе которых: а) «эффект бумеранга», или получение результата, противоположного задуманному; б) «наркотизирующий эффект», или эффект «сенсорного ожирения», возникающий от избыточной информации, к которой попадает интерес, и она теряет актуальность; в) «эффект приватизации», когда, например, под влиянием потока информации в СМИ о фактах взяточничества у людей складывается осознание безысходности, порождается побуждение принимать («приватизировать») «правила игры».

Надо сказать, эти и другие негативные эффекты функций массовой коммуникации впервые исследовали английские ученые П. Лазарсфельд и Р. Мертон, в частности, ими был введен термин «наркотизирующий эффект» (Lazarsfeld & Merton, 1948).

Опять же наши исследования показывают, что формирование нетерпимости может привести к росту протестного настроения, в частности по отношению к органам власти (на такую вероятность указали 61 % опрошенных); по отношению к правоохранительным органам аналогичное мнение высказали 52 %.

Можно с большой уверенностью предположить, каким могло быть заключение эксперта-криминолога о столь политически популярной мере профилактики коррупции.

Итак, в завершение настоящих аналитических рассуждений представим следующие основные умозаключения.

Заключение

Информационное сопровождение противодействия коррупции, в сущности, есть циркулирование научно проработанной информации как в самой системе противодействия коррупции, так и в среде ее функционирования. Этот многосторонний процесс должен происходить, разумеется, не автоматически, а производиться специальным, информационным механизмом.

На сегодня этот механизм представляется гипотетическим ввиду очевидной его фрагментарности, т. е. наличия основных, или общих, функций – сбора, обработки, интерпретации информации, внедрения результатов – управленческой системы. Кстати, последнюю ученые оценивают труднейшей проблемой науки и практики и даже предлагают создать специальное управление по внедрению результатов исследований, причем эффективность такого управления прямо связывается с необходимой для этого оптимальной системой информации³². Мы же рассматриваем систему информационного сопровождения, которая призвана обеспечивать устойчивость, стабильность системы противодействия коррупции, ее бесперебойное функционирование и развитие в условиях воздействия различных препятствующих факторов как самой системы, так и окружающей среды.

Однако наличие общих функций еще не придает данному механизму, или системе, свойства целостности. Такое свойство возникает ввиду энергетического эффекта, или слияния функций данного (криминолого-политического) механизма и основных функций системы противодействия коррупции. К последним мы относим (не вступая в дискуссию о классификации функций управления), в частности: целеполагание; определение ситуации; определение проблемы; принятие управленческих решений; мотивацию; контроль³³ и др. В этом многофункциональном взаимодействии особая роль принадлежит обеспечительной информационной функции управления, аккумулирующей управленческую и криминолого-политическую информацию.

Такого рода слияние, или эффект целостности, должно происходить в особенности на основе принципа научности и технологического совершенствования. Принцип научности (с его свойствами объективности, систематичности, проверяемости, предсказуемости, общезначимости и др.) как бы объединяет и «выравнивает» криминолого-политические научные знания с научностью управления (прочными знаниями, умелым применении объективных законов, в том числе действующих в управлении и др.)³⁴.

В плане технологического совершенствования, в частности, на наш взгляд, заслуживают изучения возможности использования в системе противодействия коррупции двух таких механизмов.

1. Криминологический мониторинг как оперативная информационно-аналитическая система, обеспечивающая выявление тенденций (трендов) в наблюдаемом объекте (коррупционной преступности, ситуации, правоприменительной практике и т. п.) путем регулярных информационных замеров (путем статистических, социологических методов) и криминологической оценки состояния объекта по одним и тем же относительно устойчивым критериям.

Одним из методов мониторинга видится нам криминологическое прикладное исследование, которое имеет много общего с социальным исследованием. Именно с социальным, а не с социологическим, которое проводится ежегодно в соответствии с Национальным планом противодействии коррупции. Это далеко не простое и дорогостоящее исследование в целях оценки уровня коррупции в субъектах Российской Федерации. Анкета включает 47 вопросов, а в них 348 вариантов ответов, и работает с этой анкетой интервьюер³⁵.

Если социологическое исследование проводят социологи, профессионально подготовленные специалисты по сложной, специальной технологии, то социальное исследование проводится относительно упрощенно, например, без обязательной репрезентативной выборки, его проводят экономисты, юристы, менеджеры, журналисты, политологи и другие специалисты, т. е. не обязательно социологи³⁶. Проблематика не имеет строгих параметров, может носить междисциплинарный характер. Особенно это наблюдается при изучении так называемых фоновых явлений преступности (коррупции, пьянства, экстремизма, проституции и т. п.). Это важно, например, для политической оценки криминальной ситуации и определения перспективных направлений противодействия преступности в регионе, его муниципальных образованиях.

2. Криминологическая экспертиза, т. е. урегулированная нормами права экспертно-аналитическая деятельность, направленная на криминологическую диагностику и обнаружение деструктивных явлений и процессов в реализации нормативных правовых актов, регулирующих противодействие коррупции, закрепляющих политические решения, их проектов (что в основном сегодня выполняет антикоррупционная экспертиза); специальных мер предупредительного воздействия на коррупционные правонарушения в целях последующей криминологической корректировки политико-управленческой деятельности по разработке и реализации эффективных решений в реализации ресурсов противодействия преступности.