Эконометрическая оценка эффекта переноса валютного курса на потребительские цены: есть ли снижение?

Введение

Эффект переноса валютного курса (ERPT – Exchange Rate Pass Through), сырьевых мировых цен и тарифов на потребительские цены и инвестиционную активность экономических агентов является одним из значимых факторов инфляции. Понимание механизма и силы этого эффекта играет решающую роль в формировании монетарной и фискальной политики.

Тенденции глобализации вызвали замедление скорости переноса внешних шоков на конечного потребителя в развитых странах (Floden & Wilander, 2006; Olivey, 2002), увеличили роль импорта в развивающихся странах. Шоки 2020–2023 гг. повсеместно вызвали рост инфляционного давления в мировой экономике и сократили роль импорта в потребительской корзине, в последние годы «практически во всех странах наблюдалось сокращение связи инфляции и обменного курса валюты» (Исаев, 2023).

В условиях современной России, переживающей санкционные ограничения, традиционные каналы ценового переноса могут ослабнуть из-за усиления государственного регулирования цен на основные группы товаров, трансформации цепочек поставок, ограничения доступа к внешним источникам финансирования в условиях дефицита валютной ликвидности. Проводимая Центральным банком политика плавающего обменного курса и инфляционного таргетирования в условиях внешних шоков подвергается критике, поскольку в случае значительного эффекта переноса колебаний валютного курса на внутренние цены избранная стратегия может существенно снижать свою эффективность (Смирнов, 2025). Сохраняется обнаруженная ранее асимметрия эффекта переноса, когда наблюдаются различия в положительном и негативном эффектах переноса валютного курса на рост потребительских цен, а укрепление рубля не приводит к снижению индекса в условиях расширения потребительского спроса на отечественные товары и слабой конкурентной среды (Гасанов, 2013; Пономарев, 2015), разрыва между предложением, поскольку внутренним производителям сложно быстро заполнить товарные ниши, и спросом (Смирнов, 2025).

Доля импортных потребительских товаров в товарных ресурсах розничной торговли в 2021 г. составила 40 % против 44 % в 2010 г., а импортных продовольственных товаров – 24 % против 34 %¹. В 2023 г. доля импорта в ВВП России снизилась до 19 % по сравнению с «досанкционным» уровнем 20,6 %². При этом индекс потребительских цен в декабре 2024 г. вырос до 109,52 % по сравнению с 107,42 % в декабре 2023 г.³, а индекс физического объема розничного товарооборота в декабре 2024 г. снизился до 105 % по сравнению с 110,7 % в декабре 2023 г.⁴ Относительно высокий уровень инфляции и уменьшение потребительского спроса в условиях импортозамещения товаров и сырья в современной российской экономике подчеркивают интерес к исследованиям эффекта переноса валютного курса: сохранится ли он на прежнем уровне? Определенный уровень диверсификации экономики, замещение потребностей внутренними производителями и политика таргетирования инфляции позволяют предположить гипотезу о снижении эффекта переноса валютного курса в российской экономике.

Целью данного исследования является эконометрическая оценка эффекта переноса валютного курса в современных российских реалиях на основе авторегрессионного подхода (ARDL – autoregressive distributed lags) по типу модели коррекции ошибок (ECM). Для достижения поставленной цели в исследовании выполнены следующие задачи: изучены результаты исследования эффекта переноса в странах с разным уровнем развития экономик, а также анализа макроэкономических условий, влияющих на полноту эффекта переноса валютного курса; изучены научные выводы об эффекте переноса в российской экономике; описаны временные ряды данных и их ограничения, сформулированы модель ARDL (n, p, q, r) в виде модели коррекции ошибок (ECM) и модифицированная модель ARDL (n, p, q, r) для измерения асимметрии переноса; выполнено сопоставление результатов моделирования с ранее полученными и их объяснение; сформулированы практические рекомендации.

Последующее повествование статьи включает следующие разделы: Обзор литературы, Методология и данные, Результаты исследования, Заключение. Первый раздел представляет обзор литературы в части исследования полноты и факторов эффекта переноса валютного курса в развитых и развивающихся странах, а также для российской экономики. Во втором разделе сформулированы используемые модели ARDL по типу ECM, изложены тесты качества подгонки и асимметрии эффекта переноса. В третьем разделе выполнено обсуждение результатов оценивания моделей. Заключение содержит выводы и практические рекомендации регуляторам, формирующим денежно-кредитную политику.

Обзор литературы. Механизм влияния колебаний обменного курса на ускорение инфляции состоит в росте цен импортных товаров и стоимости товаров отечественного производства на основе импортных сырья и материалов (прямой канал действия эффекта переноса), повышении спроса на отечественные товары, росте спроса на труд и заработных плат на территориях с подешевевшей валютой с целью экономии издержек (косвенный канал действия эффекта переноса) (Пономарев и др., 2014). Одним из ключевых вопросов является измерение полноты трансмиссирования обменного курса в потребительские цены. В теоретическом плане полная передача изменений курса в цены могла бы иметь место при выполнении закона единой цены, согласно которому при отсутствии торговых барьеров, издержек на транспортировку и других затрат один и тот же товар будет продаваться во всех странах по одинаковой цене. Однако множество рыночных и институциональных ограничений в реальной экономике крайне затрудняет выполнение данного закона. Обычно изменение обменного курса на 1 % приводит к изменению цен менее чем на 1 % (Бадасен и др., 2015).

В мировой экономической науке эффект переноса изучен достаточно подробно для развитых экономик (Taylor, 2000; Campa & Goldberg, 2005; McCarthy, 2007; Ozyurt, 2016) и в меньшей степени для переходных и развивающихся. На основе данных по 23 развитым странам – членам ОЭСР за период с 1975 по 2003 г. было показано, что эффект переноса является неполным, более высоким в долгосрочной перспективе (Taylor, 2000). На примере Германии, Франции, Италии и Испании за период 1992–2016 гг. путем векторных авторегрессий с байесовским подходом были обнаружены асимметричность и снижение эффекта переноса за счет снижения приобретенного промежуточного потребления в издержках производства (Comunale & Kunovac, 2017). В работе (Jašová et al., 2016) на основе динамической панельной GMM-регрессии был получен аналогичный результат о стабильно низком уровне эффекта переноса для 11 развитых стран за период с 1994 по 2015 г. Как правило, традиционным для эмпирических исследований является вывод о том, что в долгосрочной перспективе эффект переноса более выражен, чем в краткосрочной, является понижающимся, относительно низким и неполным.

Более высокие значения эффекта переноса наблюдаются в развивающихся экономиках (Lariau et al., 2016; Mihaljec & Klau, 2001). В частности, для Мозамбика установлено, что при изменении валютного курса на 10 % уровень инфляции возрастает в среднем на 4,2 % (Aisen et al., 2021). Для Республики Узбекистан обнаружено, что обесценивание обменного курса на 10 % привело к ускорению базовой инфляции на 28 % (Исаев, 2023). Для Колумбии на основе логистической модели векторной авторегрессии за период 2002–2015 гг. эффект переноса валютного курса на потребительские цены составил 13–21 % на горизонте одного года и достигает 40 % за четыре года (Rincón-Castro & Rodríguez-Niño, 2018). Для девяти развивающихся азиатских экономик для периода с 1994 по 2021 г. обнаружен неполный эффект переноса, который выше в долгосрочном периоде и снижается примерно с 2010 г. (Beirne et al., 2023). Для Лаоса по ежеквартальным данным за период 2012–2023 гг. на основе модели векторной авторегрессии получен вывод о наиболее сильном краткосрочном эффекте переноса валютного курса (Srithilat et al., 2024).

На дезагрегированных данных экономики Китая с 2000 по 2007 г. обнаружено, что средний эффект переноса на импортные цены составляет 73 %, а более высокое разнообразие источников импорта уменьшает эффект переноса и смягчает влияние финансовых ограничений на колебания валютного курса (Li et al., 2025).

Анализ макроэкономических условий, влияющих на полноту эффекта переноса валютного курса (степень монополизации отрасли, ценовая дискриминация, доля импорта в потреблении, режим денежно-кредитной политики, волатильность макросреды, структура платежного баланса), отмечает ключевую роль инфляционной среды (Taylor, 2000), инфляционное таргетирование заставляет экономических агентов сдерживать рост цен для сохранения конкурентных позиций (Taylor, 2000). На основе данных по 71 стране за период с 1979 по 2000 г. был сделан вывод о том, что более низкие темпы инфляции способствуют снижению степени эффекта переноса обменного курса в цены (Hakura & Choudhri, 2006). В работе Картаева и Якимовой (2018) на основе анализа межстрановых панельных данных показано, что переход к режиму инфляционного таргетирования способствует снижению эффекта переноса, в большей мере – в странах с развивающейся экономикой. Этот вывод согласуется с результатами в работе Dilla с соавторами (2017) на основе модели распределенных лагов по статистике 19 стран, использующих режим инфляционного таргетирования. По ежеквартальным данным 55 стран за период с 1998 по 2017 г. на основе моделей векторной авторегрессии получен вывод о том, что эффект переноса ниже в странах, которые сочетают гибкие режимы обменного курса и целевые показатели инфляции (Ha et al., 2020).

Аналогичные эмпирические работы проводились и для российской экономики, их авторы получали похожие выводы о снижении неполного эффекта переноса. Такие выводы объясняются антиинфляционной монетарной политикой (Картаев, Якимова, 2018) и низким уровнем конкуренции (Катаранова, 2010). Согласно векторной модели коррекции ошибок (VECM), для периода 1994–2008 гг. эффект переноса валютного курса на общий уровень потребительских цен составил 37 % (Кадыров, 2010), для периода 1998–2005 гг. – 35 % (Добрынская, 2007), для периода 2000–2012 гг. – 47,7 % (Пономарев и др., 2014). Более низкую оценку в 20 % показала модель распределенных лагов в период 2000–2008 гг. (Катаранова, 2010). Для периода с 2005 по 2020 г. обнаружен эффект переноса изменений валютного курса в размере 10,22 % на горизонте шести месяцев и 16,32 % на горизонте одного года (Хотулев, 2020).

Анализ отраслевых данных в 2000–2014 гг. с помощью VECM выявил факторы эффекта переноса валютного курса: низкий уровень рыночной конкуренции, большая доля импорта промежуточного потребления и комплектующих, низкая ценовая эластичность спроса на промышленную продукцию; обнаружил наибольший эффект в отрасли добычи полезных ископаемых (Пономарев, 2015). На примере статистических данных за период 2002–2017 гг. путем структурной векторной авторегрессии определено влияние валютного курса на потребительские цены, а период 2014–2017 гг. показал снижение эффекта переноса и подтвердил эффективность инфляционного таргетирования (Тиунова, 2018). Аналогичный эффект инфляционного таргетирования отражен в исследовании Картаева и Якимовой (2018): для периода с июля 1995 по июнь 2017 г. отражено снижение как краткосрочного, так и долгосрочного эффекта переноса изменений валютного курса на цены. На примере региональных статистических данных за 2003–2018 гг. проанализирована межрегиональная дифференциация эффекта переноса и получен вывод о его неоднородности, обнаружены пространственные взаимосвязи для цен на продовольственные товары в краткосрочном периоде (Корнейченко и др., 2021). Выявленные региональные различия эффекта переноса объясняются региональным уровнем безработицы, долей кредитов в обрабатывающем секторе, трансакционными издержками, уровнем конкуренции (Напалков и др., 2021), тогда как между федеральными округами в силу усреднения и сглаживания региональных особенностей не было обнаружено статистически значимых различий в эффекте переноса (Жураковский и др., 2021).

Отечественных исследований эффекта переноса валютного курса на уровень инфляции в современных экономических условиях России для периода до 2024 г. включительно пока не выполнялось. Настоящая работа призвана восполнить этот пробел, оценив эффект переноса на основе актуальных данных Центрального банка и Росстата.

Данные и методология. В исследовании использованы 100 квартальных наблюдений за период 2000–2024 гг.

В качестве меры инфляции в российской экономике использован индекс потребительских цен (далее – ИПЦ) с официального сайта Федеральной службы государственной статистики⁵. Для нахождения квартального показателя перемножались ежемесячные цепные ИПЦ:

Источником данных об обменном курсе доллара явился официальный сайт Центрального банка РФ⁶. Предоставленный массив данных имеет ежедневные показатели эффективного валютного курса. Для нахождения квартального показателя было использовано среднее геометрическое обменных курсов:

Взаимосвязь между индексом потребительских цен и обменным курсом доллара мы контролируем на изменения спроса и цен на импортируемые товары, не связанные с обменным курсом.

Условия спроса в экономике отражает разрыв ВВП. Положительный разрыв означает, что рост спроса опережает предложение и провоцирует инфляцию, а отрицательный может предсказать дефляцию. Этот показатель используется в качестве контрольной переменной меры спроса, чтобы отделить его влияние на инфляцию от обменного курса. Он определен как разница между реальным внутренним валовым продуктом и потенциальным, деленная на потенциальный ВВП:

Потенциальный ВВП измеряет потенциально возможный объем при полной занятости. Один из способов его расчета предполагает сглаживание реального ВВП для устранения сезонного фактора. Данные по реальному ВВП были взяты с официального сайта Росстата⁷. Для нахождения потенциального ВВП применен фильтр Ходрика – Прескотта (Hamilton, 2018). Данный метод обладает рядом ограничений, основным из которых является наличие погрешностей на концах временного ряда (так называемый End-point bias). Несмотря на указанные неточности, фильтр может быть использован в качестве контрольной переменной. Основной альтернативой являются полосовые фильтры, в частности фильтр Бакстера – Кинга. Однако данный класс фильтров не применяется в рамках настоящего исследования, поскольку требует исключения наблюдений на границах временного ряда.

В качестве прокси для мировых цен в исследовании использован индекс потребительских цен США (Хотулев, 2020). Данная переменная отражает глобальный инфляционный тренд, поскольку одна из крупнейших и развитых в мире экономика США позволяет отразить мировую инфляционную тенденцию. Источником данных явился официальный сайт Федерального резервного банка Сент-Луиса⁸.

Ниже представлены описательные статистики переменных (табл. 1).

В приложении (рис. П1–П4) представлена графическая визуализация временных рядов всех исследуемых показателей.

Ограничение исследования связано с недоступностью ежемесячных данных по ВВП РФ. Использование ежеквартальных данных вызвало потребность в длительном временном интервале наблюдений. Еще одним ограничением исследования является недостаток данных об инфляционных ожиданиях потребителей, который затрудняет контроль на эти прогнозы участников экономики и оставляет выводы в состоянии гипотезы.

Все временные ряды, использованные в данном исследовании, являются интегрированными первого порядка и становятся стационарными после первой разности вплоть до четвертого лага, что удовлетворяет ARDL-модели. Для тестирования временных рядов на стационарность традиционно использовались тесты Дики – Фуллера (ADF) и Квятковского – Филлипса – Шмидта – Шина (KPSS).

Данное исследование базируется на подходе моделирования авторегрессии и распределенного лага (модель ARDL). Согласно общепринятой методологии эффекта переноса представим долгосрочную регрессию индекса потребительских цен как:

(1)

где – ИПЦ РФ, E_t – обменный курс, рублей за доллар, – ИПЦ США, T_t – разрыв ВВП, ε_t – ошибка (Aisen et al., 2021).

В отличие от уравнений, предложенных Campa и Goldberg (2005) и Хотулева (2020), уравнение (1) содержит переменную разрыва ВВП, которая контролирует эффект переноса на условия спроса в экономике.

Запишем модель ARDL:

(2)

Далее совершим следующие преобразования (Канторович, 2002):

(3)

Тогда получим уравнение ARDL (n, p, q, r) в виде модели коррекции ошибок (ECM) (Pesaran et al., 2001):

(4)

где

(5)

Здесь β_i, γ_i, θ_i и α_i – краткосрочные эластичности соответствующих величин, а φ₁, φ₂, φ₃ – долгосрочные эластичности, n, p, q, r – длины лагов соответствующих величин, λ – скорость подвязки. Этот коэффициент показывает скорость перехода системы к долгосрочному равновесию. Отрицательный и значимый коэффициент λ будет свидетельствовать о наличии коинтеграции, что подтверждает переход от краткосрочного состояния к равновесному. Для нас представляют интерес сумма коэффициентов γ_i и значение φ₁. Они являются краткосрочными и долгосрочными эластичностями инфляции по обменному курсу соответственно.

Модель ARDL (n, p, q, r), в отличие от подхода Йохансена, допускает I(0) и I(1) интеграцию нескольких временных рядов, обладает лучшими статистическими свойствами в небольших выборках, способна учитывать асимметричные эффекты в краткосрочной и долгосрочной перспективе.

Для проверки наличия долгосрочной коинтеграционной связи между переменными в рамках ARDL-подхода нами использован тест на границы (Bounds Test) в моделях коррекции ошибок (Pesaran et al., 2001). Нулевая гипотеза данного теста предполагает отсутствие взаимосвязей: H₀ : φ₁ = φ₂ = φ₃ = 0. Если наблюдаемая F-статистика оказывается меньше нижней критической границы, это свидетельствует об отсутствии долгосрочной связи между переменными. Если F-статистика превышает верхнюю критическую границу, можно сделать вывод о наличии устойчивой долгосрочной зависимости. В случае когда значение F-статистики находится между верхней и нижней критическими границами, результат теста считается неопределенным и требует дополнительного анализа. Таблицы асимптотических критических границ для F-статистики приведены в работе (Pesaran et al., 2001).

Для выявления асимметрии эффекта переноса валютного курса (El bejaoui, 2013; Delloro et al., 2017) в данном исследовании выполнена оценка эффекта переноса отдельно для подорожания и удешевления валюты в модифицированной модели ARDL (n, p, q, r) (Shin et al., 2013):

(6)

где lnE ⁺ и lnE ⁻ являются соответственно частичными суммами обесценивания и повышения курса национальной валюты и могут быть рассчитаны следующим образом:

(7)

(8)

А последнее слагаемое равно:

(9)

Для проверки асимметричного эффекта в долгосрочном и краткосрочном периодах в отдельности нами использован теста Вальда, нулевая гипотеза предполагает отсутствие асимметрии эффекта переноса.

Для долгосрочного периода:

.

Для краткосрочного периода:

.

Существуют исследования, показывающие, что монетарные шоки могут иметь как значительное влияние на эффект переноса (Cuitiño et al., 2022), так и не иметь влияния вовсе (Carrière-Swallow et al., 2016). Для оценки влияния монетарных шоков на эффект переноса внесем изменения в уравнение (4):

(10)

где

(11)

Здесь D_t–1 – фиктивная переменная, которая принимает значения 1 для 2008, 2014, 2020 и 2022 гг. Более того, введение этих переменных позволяет отследить и влияние структурных сдвигов на величину эффекта переноса в России.

Для проверки гипотезы исследования о снижении эффекта переноса валютного курса выполнены оценки базовых моделей ARDL (n, p, q, r) за два периода: 1-й квартал 2000 г. – 4-й квартал 2020 г. и 1-й квартал 2000 г. – 4-й квартал 2024 г. Выбор этих периодов определен интересом к изменениям в эффекте переноса, вызванным негативными шоками предложения в период пандемии в 2020–2021 гг. и нарушениями логистических цепочек в 2022–2023 гг.

Оптимальное количество лагов для оценки моделей ARDL (n, p, q, r) и проведения тестов было определено путем автоматического сравнения байесовского информационного критерия в программной среде python с помощью библиотеки statsmodel⁹.

Результаты и обсуждение. По результатам теста на границы (Bounds Test) было установлено присутствие коинтеграции индекса потребительских цен в каждой из рассматриваемых моделей (табл. 2), что предсказывает его взаимосвязь с обменным курсом и контрольными переменными при движении к равновесному состоянию.

Для периода 2000–2020 гг. в табл. 3 продемонстрирован краткосрочный эффект переноса валютного курса на потребительские цены, равный 8,83 %. Это означает увеличение инфляции на 0,883 % при снижении курса рубля на 10 %, что согласуется с выводом Хотулева (2020). Долгосрочный эффект переноса равен 1,56 %, т. е. при снижении курса рубля на 10 % инфляция ускорится на 0,156 %.

Для периода 2000–2024 гг. долгосрочная эластичность индекса потребительских цен по валютному курсу оценивается в 1,66 %, а краткосрочная – в 10,33 %. Наблюдается превышение краткосрочного эффекта переноса над долгосрочным, усиление краткосрочного эффекта переноса валютного курса и ослабление долгосрочного после 2020 г. Этот результат согласуется с выводом в работах Kwon (2025); Colak с соавторами (2024) о повышенном краткосрочном эффекте переноса валютного курса независимо от режима денежно-кредитной политики, особенно в развивающихся экономиках; а также с выводом о неуклонном росте эффекта переноса с начала пандемии (Colak et al., 2024).

Более того, по результатам анализа для обоих периодов можно однозначно заключить, что монетарные шоки не оказывают влияния на величину эффекта переноса. Как в краткосрочном, так и в долгосрочном периоде монетарные шоки не демонстрируют статистически значимого воздействия на силу эффекта переноса обменного курса в инфляцию, что свидетельствует об отсутствии дополнительного влияния данных шоков на механизм трансмиссии.

Более значительный краткосрочный эффект переноса валютного курса можно объяснить ответным ростом цен через прямые и косвенные каналы действия переноса (цены на импорт сырья, импорт товаров, спрос на дешевую рабочую силу), спекулятивные действия продавцов, более сильным совокупным спросом из-за инфляционных ожиданий покупателей. В современных российских экономических условиях потребители склонны ожидать резкого роста цен при любых колебаниях курса рубля к доллару, что через изменение потребительского поведения действительно провоцирует ускорение инфляции.

Следует отметить, что в краткосрочной перспективе отрицательная взаимосвязь ИПЦ с разрывом ВВП как меры спроса в период 2000–2020 гг. сменяется на положительную в период 2000–2024 гг., что еще раз показывает усиление ценового давления за счет роста спроса. Однако в долгосрочной перспективе в период 2000–2024 гг. взаимосвязи спроса с ИПЦ не обнаружено. Эта ситуация может предсказывать более слабый внутренний спрос, который может сопровождаться более низкой инфляцией с течением времени, поскольку влияние растущего экономического спада на внутренние цены может перевесить влияние более высоких цен на импорт (Ha et al., 2020).

График краткосрочного скользящего коэффициента регрессии при обменном курсе в модели ARDL (1, 1, 1, 4) с окном в 4 периода (рис. 1) демонстрирует относительно стабильную динамику краткосрочного эффекта, что можно также объяснить ростом общего ценового давления в среднесрочной перспективе.

В целом же в динамике неполный эффект переноса снижается, что согласуется с результатами ранее выполненных исследований (Добрынская, 2007; Кадыров, 2010; Катаранова, 2010; Пономарев и др., 2014). Такая тенденция является следствием режима инфляционного таргетирования, новой конфигурации внешнеэкономических связей и ослабившими традиционные каналы переноса структурными изменениями в экономике:

– существенным сокращением объемов внешней торговли со странами, использующими доллар и евро в расчетах;

– изменением структуры импорта и переходом на альтернативные валюты расчетов;

– развитием механизмов внутреннего ценообразования, менее зависимых от валютных колебаний;

– адаптацией экономических агентов к новым условиям.

Нами также обнаружена асимметрия эффекта переноса курса доллара в долгосрочном периоде (табл. 4).

Таблица 4 демонстрирует, что в краткосрочной перспективе как удешевление, так и удорожание рубля усиливают инфляцию, при этом влияние удешевления и удорожания рубля на рост цен не имеет статистических различий, асимметрия отсутствует, что подтверждает предположение о ведущей роли инфляционных ожиданий экономических агентов. Эффект ажиотажного спроса исчерпывается через 3–6 месяцев. В долгосрочной перспективе удорожание рубля закономерно понижает инфляцию, а эффект удорожания рубля на снижение цен статистически значимо больше, чем эффект удешевления рубля, наблюдается асимметрия эффекта переноса. Канал передачи изменений валютного курса на инфляцию оказывается менее выраженным в условиях удешевления рубля, поскольку в такой ситуации одной из возможных реакций экономики становится импортозамещение, частично компенсирующее рост цен, а также изменение структуры и географии импорта. В случае же укрепления рубля аналогичного компенсаторного механизма не возникает, что обусловливает более выраженный эффект переноса. Ранее, для периодов 2000–2008 гг. (Катаранова, 2010) и 2000–2012 гг. (Пономарев и др., 2014) в силу асимметричности эффекта переноса была обнаружена превалирующая тенденция на ослабление национальной валюты по сравнению с эффектом укрепления рубля.

Заключение

Проведенное эмпирическое исследование эффекта переноса валютного курса на инфляцию потребления в современной российской экономике позволило выявить ряд значимых закономерностей.

Во-первых, рост краткосрочного эффекта переноса с 2020 г., вероятнее всего, связанный с активизацией поведенческих реакций экономических агентов. В условиях повышенной волатильности курса рубля внешние шоки, традиционные прямые и косвенные каналы переноса, инфляционные ожидания населения стали источником передачи курсовых шоков, что усиливает инфляционное давление в первые месяцы после девальвации, до проявления результатов денежно-кредитной политики.

Во-вторых, устойчивое ослабление эффекта переноса в долгосрочной перспективе, которое объясняется инфляционным таргетированием, структурными изменениями в экономике, включая сокращение доли импорта в потребительской корзине, переориентацию внешнеторговых потоков на альтернативные валюты и рынки, а также адаптацию бизнеса к курсовым колебаниям через оптимизацию издержек и цепочек поставок.

В-третьих, асимметрию эффекта в долгосрочной перспективе, когда эффект удорожания рубля, статистически значимо больший по сравнению с эффектом удешевления, понижает рост цен и свидетельствует о том, что инфляционное таргетирование защищает отечественную экономику от конъюнктуры внешних рынков и сокращает риски роста цен.

В-четвертых, монетарные шоки не демонстрируют статистически значимого воздействия на силу эффекта переноса обменного курса в потребительские цены. Вероятнее всего, это происходит потому, что монетарные шоки воздействуют преимущественно на краткосрочные колебания номинального обменного курса, но не модифицируют структурные параметры экономики, а именно они являются главной детерминантой силы эффекта переноса (но, если монетарные шоки оказывают лишь краткосрочное влияние, они должны были оказаться статистически значимыми в анализе краткосрочного эффекта? Более того, данная часть объяснения затрагивает лишь влияние монетарных шоков на валютный курс, а не на величину эффекта переноса. Также монетарные шоки меняют структурные параметры экономики, например, переход к таргетированию инфляции в 2014 г. Альтернативное объяснение: одной из вероятных причин данного явления является пропорциональный рост инфляционных ожиданий при изменении курса валют, вне зависимости от причины изменения цены рубля).

Таким образом, ослабление долгосрочного эффекта переноса, которое снижает инфляционные риски со стороны валютного курса, создает доказательства эффективности политик плавающего валютного курса, импортозамещения, изменения структуры внешнеэкономических связей. Гибкость курса рубля позволяет амортизировать внешние шоки, ограничивая их влияние на внутренние цены, а монетарные инструменты ЦБ РФ (ключевая ставка, таргетирование инфляции) остаются действенными для контроля инфляционных процессов. Однако краткосрочные всплески роста цен требуют усиления коммуникационной политики регулятора для управления поведенческими реакциями населения. Также ряд рекомендаций денежно-кредитному регулятору, основанных на данном исследовании, включает необходимость регулярной оценки динамики эффекта переноса обменного курса с использованием эконометрических моделей для понимания каналов передачи и прогноза инфляционного давления, с тем чтобы через инструменты управления ликвидностью и процентные ставки принимать меры для смягчения валютного курса и поддержания ценовой стабильности. В этой связи важное значение имеют инвестирование в исследовательские инициативы и содействие сотрудничеству между академическими и политическими институтами, исследовательскими организациями для получения и обработки эмпирических данных. Также рычагом для снижения зависимости от импортных ресурсов являются сосредоточение на внутреннем производстве, поощрение экспортно ориентированных отраслей, повышение конкурентоспособности торговли.

В дальнейших исследованиях нами предполагается осуществить эконометрическую оценку эффекта переноса и внешних шоков как его каналов (цены на нефть, мировой объем производства, денежно-кредитная политика государств – владельцев валют) на цены производителей и ее сравнение с эффектом к потребительским ценам. Для более точной оценки текущей интенсивности воздействия требуется использование данных с более высокой частотой, чем ежеквартальные показатели. Это особенно актуально для анализа краткосрочных реакций экономических агентов на курсовые колебания. Несмотря на это, работа подтверждает, что в условиях трансформации российской экономики политика плавающего курса остается рациональным выбором, обеспечивающим баланс между стабильностью цен и адаптацией к внешним вызовам.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Вклад авторов

М. А. Шайдуллиным сформулированы задачи исследования, выполнен сбор данных, их обработка и эконометрическое моделирование в среде Python, изложены результаты и их обсуждение.

Е. И. Кадочниковой выполнено методическое руководство исследованием, подготовлены введение, обзор литературы, обсуждение результатов и заключение.

The author’s contributions

M. A. Shaydullin proposed the task setting, performed data collection, processing and econometric modeling in Python environment, described and discussed the results.

E. I. Kadochnikova вperformed methodological supervision of the research, prepared introduction, literature review, discussion of the results, and conclusion.

Конфликт интересов / Conflict of Interest

Авторами не заявлен / No conflict of interest is declared by the authors